Падение Константинополя (1453)
Ночь с 28 на 29 мая 1453 года выдалась донельзя дождливой. Буйство стихии ни в коей мере не мешало воинам османского султана Мехмеда II готовиться к штурму. Штурму, который должен был стать решающим. Вот уже 50 с лишним дней турецкая армия, насчитывавшая, по разным данным, от 100 до 200 тысячи человек, старательно обламывала зубы о стены столицы некогда великой Восточной Римской империи. Пусть ромеев и их союзников насчитывалось лишь, в лучшем случае, 12 тысяч человек. Пусть величественные стены Константинополя давным-давно обветшали. Пусть османы обладали не только многократным численным преимуществом, но и последними новинками военной инженерной мысли, как гигантские пушки за авторством венгерского мастера Урбана. Даже несмотря на всё это, ромеи, ведомые императором Константином из рода Палеологов, стояли насмерть и до сего дня успешно отбивали все поползновения своего могучего неприятеля.
Терпение Мехмеда II, поклявшегося любой ценой взять Город, было на исходе. Он, безусловно, понимал, что Константинополь — это крепчайший орешек, в каком бы плачевном состоянии он ни находился. Однако неспособность османской армии одолеть многократно слабейшее воинство Константина весьма раздражала молодого султана.
28 мая стал для войска осаждавших днём отдыха перед тяжелейшим следующим днём. Пока простые турки и их союзники отдыхали, сам Мехмед решал, куда будет наносить следующий удар. Некоторые участки стен Константинополя уже были пробиты, особенно в районе речки Ликос, протекавшей в центральной части городских стен. Именно через эту речку и должен был идти решающий удар по византийской столице. А чтобы Палеолог и его соратники своей великой храбростью не сорвали в очередной раз столь амбициозное мероприятие, турецкому флоту было предписано высаживать десант по всей береговой линии как Мраморного моря, так и Золотого рога, дабы ромеи были отвлечены от основного удара.
А в это время в Городе Константин Палеолог собрал всех своих соратников. Последний император произнёс проникновенную речь, обращаясь как к грекам, так и итальянским союзникам. Последние слова этой речи, именуемой «эпитафией Римской империи», звучат так: «Итак, братья и товарищи, будьте готовы к утру... Силой и доблестью, дарованной вам от бога, при содействии святой троицы, на которую возлагаем все упование, сделаем так, чтобы враги наши ушли отсюда с позором и уроном!»
Символом единения осаждённых стал молебен в храме Святой Софии. Здесь молились вместе как католики, так и православные, словно и не было церковного раскола и трагичного Четвёртого Крестового похода. После молебна Константин объехал строй донельзя уставших ратников и просил прощения у каждого, если в чём-то успел кого обидеть. Примеру своего императора последовали и остальные ромеи. Почти в каждом доме мужчины, уходившие на свои участки обороны, прощались со своими близкими, прекрасно понимая, что шансов увидеться вновь у них почти нет…
Приблизительно в полвторого ночи Мехмед отдал приказ атаковать. Это было, должно быть, жуткое зрелище: грохот барабанов, крики, флейты и трубы смешались в едином порыве. В самом Константинополе раздавался другой звук, звук колоколов, служивших сигналом тревоги. Постепенно в набат зазвонили все городские церкви и мужчины, способные сражаться, заняли свои места на укреплениях, а женщины принялись таскать брёвна и камни во имя попытки упрочить укрепления.
Мехмед, стоит отметить, был весьма талантливым юношей (ему всё ещё был 21 год), который умел учиться на своих ошибках. Вместо того, чтобы вновь без толку губить свои лучшие силы без какой-либо гарантии успеха, как он это делал последнее время, султан послал на первый штурм свои иррегулярные силы (башибузуков), чья задача была не победить, но измотать силы ромеев. А чтобы не славящимся своим боевым духом башибузукам не пришла в голову идея сбежать посреди боя, Мехмед отправил им вдогонку эдакие заградотряды, которые оперативно отстреливали паникёров. Башибузукам досталось очень крепко: в них летели камни, их отстреливали из аркебуз, их жарили «греческим огнём». Им даже бежать не давали. После 2 часов побоища султан наконец скомандовал отступление. Башибузуков полегло немерено, но своей цели они достигли, ибо силы византийцев начали таять.
Ну а ромеи было обрадовались, решив, что это была единичная атака с целью проверить их силы. На деле же это было лишь начало. Едва только осаждённые успели немного подлатать свои ряды и укрепления, как началась вторая волна штурма. На сей раз это были куда лучше обученные и вооружённые латники-анатолийцы под командованием Исхак-паши. Хуже того, одновременно с анатолийцами в бой вступила иная сила: пушки Урбана. И если анатолийцев при всём их неистовстве удалось худо-бедно отбросить от ворот Святого Романа, куда они метили, то гигантская пушка «Базилика», отлитая из бронзы, одним удачным выстрелом снесла к чёртовой матери львиную долю стены Города.
Но даже пролом в стене не смутил Константина и его воинов. С помощью мощного контрнаступления нападение было снова отбито. Не достигли успеха османы и на других участках Константинополя. Мехмед был в бешенстве, сомневаясь теперь даже в своих янычарах, которым предстояло атаковать следующими. Проиграй и они — осаду можно было с позором снимать. Султан был столь взволнован, что лично провожал янычар аж до стены, громко подбадривая их. Эти воины были не сбродом из числа башибузуков или анатолийцев. Янычары, великолепно обученные и вооружённые, соблюдали идеальный строй в виде двойной колонны и наступали размеренно и неумолимо. Таких воинов нельзя было просто так разогнать, как это сделали ромеи с предыдущими двумя волнами нападавших. И всё же византийцы и их соратники сражались отчаянно, ведь выбор их был предельно прост: отстоять свои участки обороны или погибнуть и утащить с собой в могилу весь Константинополь.
Надо отдать должное византийцам. Целый час ромеи, голодные и уставшие, сдерживали натиск лучших сил Мехмеда. Некоторым даже начало казаться, что Город вот-вот будет спасён. Однако на самом деле Госпожа Удача решила, что ромеев можно и покинуть.
Сначала какой-то ротозей умудрился оставить открытой Керкопорту, потайную дверь, из которой венецианцы под командованием братьев Боккиарди (Паоло, Антонио и Троил) совершали успешные вылазки против османских сил. Турки, увидев это, рванули в количестве 50 человек в эту самую дверь и проникли на стены через небольшой внутренний двор. Осаждённые успели это увидеть и, вероятно, сумели бы перебить эти полсотни, но тут дела пошли совсем плохо и вот почему.
Шальная пуля, выпущенная из аркебузы, нашла Джованни Джустиниани Лонго. Этот генуэзский военачальник стал едва ли не правой рукой императора Константина в деле обороны Города. Он был настолько популярен среди оборонявшихся, что ему беспрекословно подчинялись все: и греки, и итальянцы. Теперь же, будучи серьёзно ранен, он попросил своих людей вынести его с поля боя, несмотря на мольбы императора. Когда люди увидели, как его выносят с поля боя, то посчитали, что битва проиграна. Генуэзские солдаты ретировались вслед за своим командиром. Греки, включая базилевса, остались одни.
Это ранение Джустиниани и последовавшая за ним паника стали поистине царскими подарками для Мехмеда. Сразу же в бой ринулась очередная отборная партия янычар во главе с великаном Хасаном. Ромеи изо всех сил старались сдержать янычарский натиск. Во время этой схватки погиб могучий Хасан, получив камнем по голове. Однако всё новые и новые янычары шли за своими товарищами. В этот самый момент над упоминаемой ранее Керкопортой взвился османский флаг. Поскольку все были отвлечены ранением Джустиниани и попыткой отбить неистовый натиск янычар, то турки беспрепятственно овладели этой потайной дверцой и участком стены поблизости.
Увидев османские знамёна, многие возопили «Город пал!» Константин, увидев, что произошло, попытался вернуться к Ликосу и хотя бы там сдержать врага, однако фактически всё было кончено, ибо уж больно мало ромеев оставалось в живых рядом со своим базилевсом. Остальные были частью перебиты, частью сломлены паникой. Но даже вчетвером (сам Константин и трое его приближённых) ромеи умудрились несколько минут удерживать те самые ворота, через которые унесли Джустиниани
Но сопротивление осаждённых жителей Города было сломлено. Феофил Палеолог, кузен Константина, объявил, что скорее умрёт, чем отступит и первым ринулся в ряды янычар. Константин же, которому в своё время предлагали по потайным путям бежать из Города, окончательно осознал, что Византия пала. Сбросив с себя знаки императорского достоинства, базилевс в компании своих соратников, Франсиско из Толедо и Иоанна Далматоса, кинулся вслед за Феофилом в наступающие полчища янычар. С тех пор последнего ромейского императора никто и никогда не видел, что породило впоследствии множество кривотолков относительно его окончательной судьбы.
А тем временем догорали последние очаги сопротивления. Братья Боккиарди, чьи воины так неудачно оставили дверь Керкопорты открытой, попытались прорваться к Золотому рогу. Один из братьев (Паоло) погиб, но двое других (Антонио и Троил) сумели на генуэзском судне прорваться незамеченными мимо османских кораблей.
Довольно иронично, что Ликос, главное направление штурма Константинополя, стоял какое-то время незыблемо даже после гибели Константина. Но что было в этом толку, когда турки уже вовсю проникали в город и открывали ворота своим товарищам по всему Константинополю? К югу от Ликоса византийские солдаты под командованием Филиппо Контарино и Димитрия Кантакузина были частично окружены, частично перебиты, а сам Димитрий вместе с Филиппо оказался в плену.
Многие, как, например, рыбаки района Петрион, в надежде уберечь свои дома и семьи от поругания, сами открывали ворота туркам. Неистово сражались лишь те, кому бежать было некому. Это и последние византийские воины, и каталонские наёмники, защищавшие обветшавший Большой дворец до самого конца и уж, конечно же, турецкие ренегаты во главе с Орханом, которым явно не светило ничего хорошего в лагере его родственника Мехмеда. Орхан, прекрасно это осознавая, с немыслимой яростью сражался против своих же родичей и единоверцев, но и его участь была предрешена. Принц попытался бежать, переодевшись монахом, но был узнан и обезглавлен. Во Влахернах, эдаком правительственном квартале Города, венецианские солдаты под командованием некоего Минотто были окружены во Влахернском дворце и пленены. На следующей день по приказу султана Минотто будет казнён.
Последним участком обороны оказались три башни около Золотого рога, где продолжались держаться критские матросы. Своей самоотверженной храбростью они столь восхитили своих врагов, что султан позволил им не только сохранить жизнь при сдаче, но и беспрепятственно погрузиться на суда и отправиться на родной Крит.
Увидев, что город вот-вот падёт в их руки, турецкие моряки слегка переволновались, опасаясь, что к долгожданному времени грабежа и дележа добычи их сухопутные товарищи поспеют первыми. Алчность сыграла своё дело и матросы побросали свои суда и бросились на берег, считая, что остатки флота противника никуда не денутся. У итальянских флотоводцев было малость иное мнение. Командующий венецианской флотилии Альвизо Диедо и его люди сумели убрать со своего пути цепь, преграждавшую путь к свободе. Большая часть венецианских кораблей во главе с самим Диедо, около 4–5 византийских кораблей и 1–2 генуэзских корабля сумели вырваться из смертельного капкана турок навстречу свободе. Хамза-бей, командовавший турецким флотом на этом участке, всё же успел перехватить несколько кораблей, но большая часть христианских судов сумела спастись.
На этом битва за Константинополь фактически завершилась. Мехмед, уже вкушая сладкий аромат победы, повелел найти тело Константина Палеолога. Результаты поисков оказались неоднозначными. Кто-то говорил, что императору срубили голову, а тело затерялось среди трупов. Георгий Сфрандзи, хронист, сражавшийся на одном из участков стены, утверждал, что турки нашли обезглавленное тело с красными носками с вышитыми на них орлах и посчитали именно этого бедолагу Константином. Голову же императора забальзамировали, а затем отправили в кошмарное путешествие по дворам всех мусульманских владык. Однако сам Сфрандзи эту сцену не видел, так что эту версию можно смело подвергать сомнению. И уж, конечно же, нельзя не упомянуть легенду о мраморном императоре. Мол, когда турки ворвались в город, ангел превратил Константина в мрамор и спрятал в Золотых воротах, откуда он вернётся, когда придёт время Константинополю вернуться в руки христиан.
Вне зависимости от печальной судьбы Константина можно определённо сказать следующее: 29 мая 1453 года исчезла многовековая Византийская империя, в свою очередь являвшаяся уцелевшим осколком Римской империи. Да, номинально ещё оставались разрозненные анклавы по типу Морейского деспотата на Пелопоннесе, Трапезундской империи на северо-востоке Анатолии или же крымского княжества Феодоро, но, конечно же, их участь была решена и все три грекоязычных домена последовательно были взяты в 1460, 1461 и 1475 годах. Начиналась совершенно новая эпоха, в которой греческой государственности не найдётся места аж до XIX века. А упавшее православное знамя со временем подхватит одна сравнительно молодая держава далеко к северу от Константинополя.
